Антипов: Всем привет! Мы начинаем первый издательский стрим. Меня зовут Павел Антипов. Это маленький шажок для меня и огромный скачок для всего издательства «Мяне Няма». Мы находимся в офисе «Мяне Няма», а за моей спиной стоят наши книжки.

Сегодня мы будем разговаривать с Андреем Дудко. Писателем, роман «Колдун Тамат» которого выходит в нашем издательстве.

С Андреем я познакомился лет десять назад, когда еще работал в Беларуском ПЕН-центре. Андрей прислал в заявке на резиденцию молодого литератора текст своего первого романа – два героя, футболист и архитектор. Они живут в маленьком беларуском городе. Наверняка, Слониме. И футболист очень сильно завидует архитектору. Ездит по беларуским городам и уничтожает в парках деревянные скульптуры этого архитектора. Очень странный сюжет, честно. Не то чтобы в беларуской литературе — я не встречал такого даже в мировой. После этого в ПЕНе был конкурс критика, на который Андрей прислал псевдорецензию. (Свой новый роман он позиционирует как псевдоавтофикшн, и, оказывается, уже 10 лет назад делал какие-то игровые псевдовещи). Эта рецензия разделила жюри на два лагеря. Одна часть сказала, что это полное говно, а не рецензия, и поставила самый низкий балл, а вторая часть была в восторге и поставила высший балл. 

А ещё мы с Андреем мы очень часто начинали какие-то вещи делать вместе. Когда-то я с ним даже обсуждал создание издательства «Мяне Няма», а теперь вот мы делаем первый издательский стрим именно с ним. Андрей, ты нас видишь?

Дудко: Вижу.

Антипов: И мы тебя видим, и мы тебя слышим. Привет, Андрей.

Дудко: Всем привет. 

Антипов: Один из первых вопросов, когда говорят про книгу: «О чём книга?» Это, как мне кажется, довольно тупой вопрос, потому что, когда у меня спрашивают: «О чём твоя книга?», я, например, не могу рассказать. И поэтому я решил, что я перескажу содержание твоей книги. А ты скажешь, верно ли я его пересказал или нет.

Дудко: Давай.

Антипов: Значит, книга про писателя, который садится в электричку и едет в Слоним писать книгу. А дальше ему мешают там старые друзья, с которыми он напивается. Они его всё время отрывают от его книжки. В конце он встречает героев своих предыдущих книг. У него с ними какой-то батл. И потом он в итоге… в итоге выходит хэппи-энд. Он что-то такое понимает. Ему в конце хорошо. Слушай, сложно мне пересказать твою книжку. 

Дудко: Пересказ божественный. Но, понимаешь, смысл как раз в том, что не надо пересказывать — читать надо. Но я могу сказать, о чём книга. 

Джим Керри, когда снимался в фильме «Человек на Луне», играл там злого комика-дадаиста Энди Кауфмана, который рано умер от рака, у которого были очень злобные стендапы, очень авангардный юмор. Есть документальный фильм про съёмки, где показано, как Джим Керри вёл себя за кадром, он не мог выйти из роли. 

То есть личность героя была настолько сложная, настолько глубокая, настолько нестандартная, что Джиму надо было так постараться, чтобы войти в эту роль, что он не мог потом долго из неё выйти. И в интервью через 10 лет после съёмок фильма он говорит: «Я вот думаю: если я так классно смог сыграть этого чувака, то смогу ли я сыграть Иисуса?»

Моя книга о том, что творчество лучше начать с самого себя. Можно ли стать Львом Толстым, Гоголем или Иисусом? Ладно, Иисус — мифологическая фигура, но Гоголь — более реальная миссия. Как стать, грубо говоря, Гоголем, Львом Толстым — любому писателю. Это книга про саморазрушение и самопостроение писателя и про то, насколько далеко в этом процессе можно зайти.

Антипов: Но ведь это твоя постоянная тема — о творчестве, о его природе и что оно с человеком делает. Мне, например, не хотелось написать книгу именно про природу самого творчества. А у тебя эта тема центральная. Художники, талантливые футболисты, инженер настраивает станок. Можешь объяснить, почему и как ты пришёл к этой теме? 

Дудко: Ну, конечно. Я вокруг неё вращаюсь. Но первый роман — он тоже слонимский. Там путешествие извне Слонима в какое-то волшебное ядро, которое снаружи. А здесь — в романе «Колдун Тамат» — как бы путешествие человека вглубь себя. Но эта тема меня всегда волновала. С первого стихотворения, которое я в школе написал. Вот я пишу стихотворение — у меня в этот момент какой-то сдвиг сознания происходит. И это самое прекрасное, что может испытать человек. Какая-то помесь мечты и чуда. Я не знаю… И в каждом творческом акте, если вложить достаточно любви в это дело.

Например, если мы любую книгу возьмём, которая хорошо написана, — там этот двигатель должен всегда проворачиваться. И меня просто интересовало обращаться к этой самой верхней точке, пока она ещё не становится человеком и не начинает обрастать человеческими качествами, вроде зависти, тщеславия и эгоизма, идеями разными. То есть «Колдун Тамат» гигиеничен в этом смысле. Не обрастает идеями. 

Антипов: Я сейчас, как в твоих книжках, уже начал погружаться в какое-то психоделическое состояние от твоего объяснения. Как говорил Мамардашвили, сложные понятия вроде бытия нельзя объяснить, их можно только навеять. Вот ты как бы навеваешь.

Дудко: Да, есть такие вещи, про которые прямо ничего не скажешь. К ним можно только векторы какие-то направлять, какие-то касательные. И вот при чтении может возникнуть как бы общение с этими… Структуралисты называли эту фигню структурой. Ну, с вот чем-то таким.

Антипов: Ещё я напоминаю, что у нас есть чат, в котором вы можете задавать вопросы. Пришёл в чат вопрос как раз. Сколько полторашек выпил, пока писал «Колдуна Тамата», видимо. Константин Конопко спрашивает.

Дудко: Я не пью. Ну когда пишу, точно не пью, потому что это же несовместимые вещи. Иногда я мог залезть, выпивши, в текст. Там что-нибудь вырезать, посмотреть, что будет. Потом всё равно приходится всё это переписывать.

Антипов: Да, я тоже. Не пейте никогда, когда пишете! 

Задам тебе ещё такой вопрос. Почему жанр твоей книги – псевдоавтофикшн? Не просто автофикшн или фикшн? Хотел ли ты автофишкн спародировать или как-то высказаться по поводу автофикшна? 

Дудко: Смотри, вообще «психоделическая пародия на автофикшн» — это как я определил. А ты сам как бы определил этот жанр?

Антипов: Ну, ты же сам понимал, что ты будешь писать что-то полубиографическое, такое полувымышленное, да? Вот. Но мог и не называть это псевдоавтофикшном. Мне кажется, у тебя какая-то позиция по отношению к автофикшну присутствует. Можешь её высказать?

Дудко: Это не позиция. Я действительно просто в процессе написания романа понял: всё, что свойственно автофикшну, тут как бы каким-то психогенным образом доведено до каких-то масштабов. Типа если бухать, то совсем пиздец.

Антипов: Давай я сейчас немножко постараюсь помочь. У меня есть цитата про автофикшн из твоей книги. Она звучит так:

Я долго читал сотни книг этого жанра, прежде чем взяться за написание, изучал, из чего они состоят, и все они похожи как одна. В жанре сложились два главных направления: самоутверждающееся в манипуляциях, нарциссизме, развешивании ярлыков и раздаче пиздюлей бравурное альфачество — и слезливая исповедь психотерапевту, наделяющая художественным смыслом гештальты и прочие психические фигуры покорёженной травмами личности. Отморозок Малапарте, силовик Хемингуэй, старый козел Буковски, фашист-скотина Селин, взбесившийся портной Лимонов, блядина Кнаусгор, кукушонок Антипов, фанатичная стерва Васякина, кладовщица Арно — это разные лица одной головы, которая кушает человечину с исключительным аппетитом.

Ты не боишься, что люди, про которых ты пишешь (вот про какого-то Антипова пишешь, что он «кушает человечину»), что твои герои, которым ты не меняешь имена, что они придут к тебе с какими-то претензиями?

Дудко: Ну, Антипов — кукушонок в этой книге. Это потому что я тебя подбросил в этот список книг ко всем. По дружбе…

Антипов: Окей. Ты выделяешь в книге эти два направления автофикшна. А твоё отношение к автофикшну — такое же, как у твоего героя?

Дудко: Оно, конечно, попроще. Я люблю хорошо написанный автофикшн, плохо написанный автофикшн не люблю. Кнаусгора, кстати, очень люблю. Прочитал с удовольствием все пять книг. Прямо эталон жанра. 

А вот Эдуард Лимонов — я знаю, ты очень его любишь… Он писал мемуары о Егоре Летове — «Красный Егор». И там есть эпизод, где Лимонов сидит с какой-то любовницей-подростком. И Егор Летов сидит. И подросток-любовница говорит Лимонову: «Эдуард, у тебя такой гладкий, плоский животик, а у Летова уже там сантиметрик на животе прибавился…». Понимаешь? Вот это мемуары о Егоре Летове, которые он оставил. Такой уровень. И у него часто все восхищаются, как он что-то делает. Вот как мне к этому относиться? Это просто неэтично в общечеловеческом плане. Он играет, чтобы себя как-то выставить. 

Буковски тоже так делает, но у него как-то более запрятано. Но он тоже неэтичен. Его не любят. Вот там в сексизме обвиняют, но читают его за то, что он очень классно пишет. Правильно?

Мы их (американцев) знаем. Там была очень серьёзная редактура — с многочисленными итерациями, чтобы делать их более общечеловеческими, более этичными. И такое бравурное альфачество — оно уже неэтично на каком-то другом уровне. Не на уровне редактуры, а на уровне какого-то модуса, какого-то ракурса сознания.

Антипов: Хорошо, давай ещё раз вернёмся… Два направления автофикшна:  альфачество и эгоизм — и письмо ради терапии. Наше издательство многие называют издательством автофикшна. Пробежимся по нашим книжкам: к какому из направлений какая принадлежит?

Дудко: У вас автофикшна только 3–4 книжки.

Антипов: Хорошо. Валянцін Акудовіч «Мяне няма» — автофикшн или нет?

Дудко: Акудович — это наше всё. 

Антипов: Альфачество или терапия?

Дудко: У Акудовича в последней книге — не в этой, которую вы издали, а «Трэба ўявіць Сізіфа шчаслівым» — там много этого «я-я-я». Он обращается к этой фигуре. Всё равно читается, всё равно мы его любим. Там какой-то нарциссизм присутствует, без этого, наверное, не было бы Акудовича. Я сейчас буду раздавать ярлыки — это тоже неэтично…

Антипов: Можешь сказать «нет», можешь отказаться отвечать, но мне кажется, это довольно интересно. Перейдём к книге Сергея Кравченко «Забыть в электричке».

Дудко: Сергей Кравченко, кстати, такой автофикшн, в котором личности Сергея практически и нет. Он как раз пишет о других, всё время восхищается деталями. В этом плане он пытается любить то, что недолюблено другими. Это экологичный, а не токсичный роман.

Антипов: Не альфачество.

Дудко: Это средний модус. Я же две крайности назвал. Кравченко — это даже не терапия, а ковыряние ран. Бичевание каких-то обстоятельств. «Мой папа, что ж он такой плохой-то? Ну как он мне детство дал такое?»

Антипов: Хорошо. Владимир Козлов с романом «Варшава». Как думаешь?

Дудко: Ну, это роман, это Владимир Козлов. Это не автофикшн.

Антипов: Это не автофикшн, ты считаешь, да?

Дудко: Я считаю, да. А ты считаешь — автофикшн?

Антипов: Тогда же не было такого ещё термина в обиходе, когда роман вышел.

Дудко: Ну, термина не было, а Эдуард Лимонов был.

Антипов: Это, конечно, не Лимонов, тут личности как будто бы меньше. Но на самом деле тут очень много автобиографичного. И поэтому мне кажется, что это можно считать автофикшном. 

Дудко: Автобиографичные фрагменты могут быть найдены во многих книгах.

Антипов: Конечно. Сяргей Прылуцкі “Гіброіды”, вершы. Мне, кстати, кажется, что вершы — часто автофикшн чистой воды.

Дудко: Вот как раз у Прилуцкого много в вершах автофикшна. Но этот сборник не из этих. Тут же, наоборот, фэнтези, фантастика, какие-то роботы, гиброиды.

Антипов: тони лашден «чорны лес». 

Дудко: Это тоже же не автофикшн. Это же какие-то магические реализмы.

Антипов: Татьяна Замировская «Эвридика, проверь, выключила ли ты газ»?

Дудко: Татьяна Замировская — это помесь. У неё такие эссе бывают, что там начинается автофикшн. Но это всё равно эссеистика — не совсем тот жанр. Это не автофикшн. Сейчас до Антипова дойдём. Каноничный автофикшн.

Антипов: Он в «Куда-нибудь приезжать что-нибудь делать и уезжать» «кушает человечину»?

Дудко: В какой-то мере — да. Но у тебя есть самый токсичный роман — «Премия Г.», этот далеко не такой токсичный.

Антипов: А что значит «кушать человечину»? Что это за термин? Или это образ просто?

Дудко: Это образ, конечно. Это когда присутствует эгоизм, когда демонстрируется какое-то эго сильное, в ракурсе которого что-то преломляется.

Это продолжение дискурса власти, понимаешь? Иерархичность, чтобы всё работало на тебя. В принципе, власть так и устроена. Врождённое начало человека — воля к власти. Автофикшн такой: когда «я сижу с девчонкой, а у Летова пузо» — вот это просто воля к власти Лимонова. Потому что Летов более талантливый, а я тут деталь какую-то дурацкую подметил. Типа продоминировал. Я его на странице своей книги победил.

Ты тоже пишешь о многих известных личностях — писателях, поэтах…

Антипов: Тут я с тобой поспорю. Чем мы или они известны? Многие люди, которые читают мою книгу, ничего о прототипах не знают.

Дудко: Да, твоя книга хорошо написана — пройдёт наше поколение, она будет просто читаться как прикольный дневник какого-то чувачка с довольно весёлым нравом.

Антипов: Мне, конечно, приятно это слышать. Но мы про твою книгу сегодня разговариваем. Ты всё время борешься с эго. А почему ты думаешь, что с эго нужно бороться?

Дудко: Мне кажется, у каждого человека эго должно сидеть в углу, на цепи, побитое ногами. На хлебе и воде. 24/7 — тотальный контроль над эго.

Антипов: Почему?

Дудко: Излишняя демонстрация эго — это неэтично. Это значит отсутствует какая-то любовь, уважение. И если нет любви к тебе, то почему я как читатель должен проявлять любовь? Правильно?

И, мне кажется, от эго вообще у нас и общество такое, какое есть. От излишнего эгоизма одних, от податливости других. Если бы кто-то смирял эгоизм, то, в принципе, мир был бы лучше.

Антипов: Интересная теория. Но верно ли я понимаю, что ты своей книжкой «Колдун Тамат» борешься в том числе и со своим эго? И поборол ли ты в итоге его этой книжкой?

Дудко: Не поборол. Его нельзя побороть. Оно каждый день вот здесь: тут смерть, тут эго. Как его поборешь? Но надо отследить, как оно проявляется, взять его за жабры и держать.

Антипов: У нас вопрос от Алины: «Как у тебя, Андрей, получилось не отчаяться, будучи столько лет неиздаваемым, и как это ощущалось?»

Тут мы как бы раскрываем секрет, что Андрей был много лет неиздаваемым, и нам интересно узнать: как же это ощущалось?

Дудко: А это не секрет, это секрет Полишинеля.

Я верил в литературу просто и всё. Меня больше выбивало не то, что не издавали, а отношение к тому, что я писал.

Например, роман «Последователь», в который я вложил очень много сил — первый роман, который вошёл в лонглист «Большой книги» из ниоткуда просто, с черного входа. Это было очень круто. Это до сих пор, наверное, лучшая книга, которая когда-либо издавалась на Ridero самиздатом. Мы тогда записывали подкаст с Ильёй Сином. Я такой смотрю, у меня новости-то прилетают. Говорю: «Блин, прикинь, моя книга вошла в лонглист «Большой книги». Он такой: «Ну да, видишь, им уже нечего стало номинировать». Примерно такое отношение.

Антипов: «Последователь» — такая книга, где тоже тема творчества поднимается, но в несколько странном ключе.

Дудко: Роман был в открытом доступе, сейчас я его удалил отовсюду. Но существует ещё несколько напечатанных экземпляров. Если поискать — можно найти. По Варшаве.

Антипов: Скажи, а какие у тебя ожидания от «Колдуна Тамата»? Он сейчас на предзаказе. Чего ты ждёшь? Какого-то количества заказов? Славы мгновенной? 

Дудко: Просто чтобы книжка была прочитана.

Антипов: А как ты узнаешь, что она прочитана?

Дудко: Как-нибудь да узнаю. Кто-то да скажет. Есть читатели, которые мои читатели.  Они прочитают, скажут. Кто-то новый для себя откроет.

Но мне кажется, что жанр… пародия, не пародия… жанр довольно сложный такой, синтетический. И я писал, чтобы жанр был не похож ни на что из того, что я читал. Я читал, в принципе, много и ориентировался на то, что знаю. Я отталкивался от этого.

Поэтому книга ни на что не похожа. Я сам ищу это в литературе. И сам хочу дать это себе и через себя — читателю.

Антипов: Вопрос из чата от Дмитрия Дмитриева: «Книга Андрея про музыкальный конкурс республиканского значения отличалась необыкновенной кинематографичностью. Новая книга также целлулоидная в этом смысле или всё же литературоцентричная?»

Дудко: Прекрасный вопрос. Конечно, целлулоидная. Вот Игорь (Юхневич — mnnm.store) написал позже, что книга развлекательная в первую очередь. И я потешился. Так оно и есть. Я пишу, чтобы слово за слово, сцена за сценой — чтобы всё работало представлением.

И «Последователь» такой же, и «Колдун Тамат». Дмитрий Дмитриев — один из немногих людей, кто прочитал и оценил как раз книгу про музыкальный конкурс республиканского значения.

Антипов: «Поющие мусора», да?

Дудко: Да.

Антипов: Ясно. Я не осилил до конца, если честно. Там стиль довольно экспериментальный. 

У тебя несколько модусов. Есть экспериментальные книги, в которых ты как будто решаешь какую-то задачу. Как в «Поющих мусорах» ты переписывал какие-то очень плохие беларуские детективы. Потом у тебя есть книжка, где ты переписываешь «Сфагнум» Мартиновича. Которая, кстати, почему-то не прошла в лонглист премии Гедройца. Мне кажется, в длинный список эту книжку точно стоило бы взять, потому что экспериментов в беларуской литературе не то чтобы так уж много.

И есть книжки серьёзные, над которыми ты долго работаешь. Это вот «Колдун Тамат», «Последователь» и, в принципе, твой роман «7б212» про наладчика станка, который так и не был издан.

Смотри, у тебя со временем стиль меняется чуть-чуть, становится, как мне кажется, более удобным простому читателю. Но я недавно с другом разговаривал, и он сказал, что ищет что-то цепляющее или простое, что ли. А у тебя книга, ему показалось, написана как будто несколькими стилями, довольно эклектично.

Он приводил пример, что у тебя там «устремлял взгляд в окно, заводил с пассажирами незатейливую болтовню», а потом такое выражение — «сесть на уши». Ему показалось, что это как будто из другого лексикона. В принципе, действительно, у тебя модусы текста как бы гуляют. У тебя и сложноподчинённые предложения, а иногда совсем простые .

Насколько ты осознанно усложняешь свою прозу? И насколько это вообще твой стиль? Или насколько он синтетический? Насколько ты его придумал? Или ты так сам прямо из себя пишешь?

Дудко: Верно подмечено. Я обычно стараюсь убирать, если что-то пляшет. Это связано с тем, что, на самом деле, роман писался 4 года. И вначале он будет немного такой, в конце может быть немного другой, но всё равно к какому-то общему знаменателю, на один шампур он будет насажен. Длинные предложения я не убираю, если в них всё чисто. Короткие оставляю, если всё чисто.

Антипов: Мне как раз кажется, что роман довольно цельно написан. И здесь как раз доля этих вот сложноподчинённых предложений, которые медленно входят в сознание читателя, существенно меньше, чем в предыдущих романах. И на какой бы странице ты эту книгу не открывал — видно, что это проза. Хочется читать дальше, такая густая фраза, что ты понимаешь: писатель над этим текстом долго работал.

Дудко: В принципе, для меня это и есть проза – когда одно вытекает из предыдущего, всё логично, непротиворечиво и как бы в меру. В этом плане, мои отцы — Гоголь и Фитцджеральд, я ориентировался на них. Не то, что ориентировался, но как бы впитал.

Антипов: Как раз у меня был вопрос: кто твои литературные учителя, кто на тебя повлиял?

Дудко: Много кто. Есть американские писатели, которые супер нравятся: Пинчон, Франзен, Уоллес. Из современных люблю контркультурную злую прозу — типа Стюарт Хоум, ранний Гирли Уэллс. Сорокин, из русских живых писателей, самый классный, я считаю. Вот он как раз тоже на Гоголе основан. Я прочитал какую-то научную книгу про Сорокина, там не было ни одного упоминания о Гоголе. А я «День опричника» первый раз открыл — чистый такой сын Гоголя, только уже в современном мире. Потом я читал интервью: Сорокин говорит, что рано открыл для себя Гоголя, в 15 лет. Набокова люблю, раннего и позднего — «Бледный огонь» и т.д.

Антипов: А кто из беларуских писателей на тебя повлиял? Или кого рекомендуешь почитать?

Дудко: Тут всё стандартно. У нас не так много, всё на слуху. Канчэўскі-Абдзіраловіч — такой философ, который не был встроен в иерархию власти. Это круче, чем Купала, Колас и весь пантеон того времени. Единственный контркультурный беларуский философ. И сейчас им остаётся.

Акудовича тоже очень люблю. Он классно пишет. Помимо того, что он философ, у него просто классный стиль. И мысли он формулирует так, чтобы они тоже заходили в сознание. 

Вот когда делали подкаст, перечитал Бабкова. Раньше мне казалось, «Хвілінка» — лучшее его произведение. А сейчас перечитал «Адама Клакоцкага» и мне понравилось больше, чем «Хвілінка». 

Антипов: Мне как раз наоборот. Хотя, может, если перечитать…

Дудко: Ты ждал связного нарратива — а там аморфность. Просто афоризм, кусочек стиха, еще афоризм, потом какой-то кусок прозы. И это прикольно, на самом деле. Это классная книга.

Вообще я не диггер по беларуской литературе. Там находят без меня. Вот почитайте Михала Барановского. 

Антипов: Скажи, а чего ты вообще ждёшь от литературы? Или от себя в литературе? Вот пройдёт 20–30 лет и скажешь: «Ну вот, моя жизнь в литературе была окей, потому что там было то и то»?

Дудко: Конечно, мечта каждого писателя — возможность зарабатывать литературой, чтобы уделять ей должное количество времени. Потому что я работаю. И всё, что я написал, написано в свободное от работы время или на работе.

Вообще, хочу ещё написать роман. Такой же вот крепкий беларуский роман на беларуском языке.

Антипов: Как «Колдун Тамат»?

Дудко: Ну да, как «Колдун Тамат».

Антипов: Пытанне ад Вячаслава Кміта: “Ці з вамі побач цяпер знаходзіцца Джон Дулько і як яму вашыя кнігі? Вы ў кантакце наогул, ці вы два розныя полюсы?”.

Дудко: Не, Джон Дулько — вядома, мой сябра, але мы бачымся даволі рэдка. Толькі па працы. Па бізнесе. У нас з ім бізнэс: выдавецтва “Лысы Чэрап”. І вось зрэдчас мы бачымся. А так ён даволі непрыемны чувак. З ім цяжка пасябраваць. Ён з’яўляецца, калі хоча, знікае, калі хоча. Можа месяцамі не выходзіць на сувязь. 

Антипов: Вопрос из зала: «Как тебе обложка твоей новой книги?»

Дудко: Мы с Игорем это обсуждали. Я к ней привык уже. Она мне нравится. Несколько дней привыкал. Сейчас привык. 

Антипов: Вопрос от Константина Конопко. Видит ли Андрей себя популярным автором?

Дудко: Я как-то про это особо и не думаю. Сложно представить популярность. Я пишу в таком синтетическом жанре. Он может быть хорошо продаваем на рынке какой-нибудь американской литературы, где большой рынок и найдётся какое-то количество людей для тиража.

В беларуской литературе — конечно, нет. У нас популярный писатель Горват. У нас популярный писатель Виктор Мартинович. Альгерд Бахаревич, Татьяна Замировская, Саша Филипенко, Алексиевич… Буквально — если у меня шесть пальцев было бы —  пальцы одной руки. Можно видеть, как они много работают по продвижению себя. А у меня с продвижением себя проблема.

Антипов: Мне кажется, что ты работаешь над продвижением. У тебя уже довольно большая база.

Дудко: Ну, как умеем.

Антипов: В беларуской культуре мейнстримовая литература занимает такую долю, как литература андерграундная в других культурах. А твои тексты — скорее андеграунд, контркультура. И в нормальной культуре у тебя были бы примерно те же охваты, как у Горвата или Замировской. А вот в нашей беларуской — конечно, нет.

Как думаешь, кто твоя аудитория? Чувствуешь ли ты её? Чувствуешь ли ты её вот сейчас, когда мы с тобой разговариваем?

Дудко: На самом деле — нет, не чувствую. Это сложный вопрос. Он всегда меня в тупик немного заводит. Кто прочитал, тот и аудитория.  Люди, похожие на меня. Люди, которые любят литературу, любят читать. Ну, то есть, реально любят читать. Провести время с книгой.

Антипов: Пишешь ли ты следующую книгу? 

Дудко: Нет. 

Антипов: Вообще ничего не планируешь?

Дудко: Я начинал. Я уже третью начал. Но я больше думаю — чтобы, знаешь, ещё как-то на ступеньку вверх… Отхожу и думаю только.

Антипов: Это будет опять о природе творчества?

Дудко: Может, ещё глобальнее.

Антипов: Будешь разрабатывать эту жилу до конца? Эту шахту будешь долбить?

Дудко: Ну, я на самом деле не знаю. С другой стороны, хочется, как Дэвид Линч, снять простую историю, где чувак едет на газонокосилке. На самом деле, «Поющие мусора» — очень простая книга. 

Антипов: Вот как раз Константин Конопко спрашивает: «На сколько книг есть ещё идеи?» Мы услышали, что пока идей у тебя нет.

Дудко: Идеи у меня есть. Идей 5–6, это прям стабильно. Одна лучше другой. Но я думаю, могу ли я найти выход ещё куда-то, в другую сторону.

Антипов: Спасибо, Андрей, за разговор. Спасибо, что не побоялся участвовать в первом стриме. И за то, что выныривал из этих вот… блэкаутов.

Дудко: До свидания.

Антипов: Всем пока!